Девятый семинар состоялся 27 октября 2009 г. С докладом "Парацельсианский переворот: две стороны алхимической революции Теофраста фон Гогенхайма" выступил аспирант кафедры философской антропологии философского факультета СПбГУ Виталий Николаевич Морозов.
«Парацельсианский переворот»:
две стороны алхимической революции Теофраста фон Гогенхайма
Виталий Николаевич Морозов, аспирант кафедры философской антропологии философского факультета СПбГУ.
Краткое изложение доклада, прочитанного 27 октября 2009 г. в РХГА:
Предмет нашей сегодняшней встречи – парацельсианский переворот или алхимическая революция, осуществлённая Теофрастом фон Гогенхаймом. Прежде чем перейти к высоким материям, необходимо сделать реверанс и сказать несколько слов о самом Парацельсе. Я позволю себе начать с краткого жизнеописания, а уже потом перейду к заявленной теме.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм родился в конце 1493 г. в городе Айзидельне в Швейцарии, когда солнце стояло в знаке скорпиона, что благоприятствовало ребёнку стать алхимиком или врачом. К этому подстрекал также отец Теофраста – немецкий дворянин, уроженец Швабии, Вильхельм Бомбаст фон Гогенхайм, сам по профессии врач, а по призванию алхимик. Мать будущего Парацельса, то есть того, кто стоит «выше, нежели Цельс» была уроженкой Айзидельна. О её влиянии на сына практически ничего не известно. Воспитанием Теофраста занимался отец. Возможно, именно этот факт сказался на его чувстве национальной принадлежности – Теофраст Парацельс всегда считал себя немцем, что подчёркивал в своих сочинениях. Будучи незаконнорождённым ребёнком, он не мог претендовать на дворянский титул, но он, тем не менее, пользовался и благородным именем отца, и мечом, и гербом. Ему даже приписывают знаменитый девиз:
«Alterius non sit, qui suus esse potest».
«Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать самому себе».
Впитав все те знания, которые только мог дать ему отец, шестнадцатилетний Теофраст отправляется в Базельский университет. С этого момента начинается его приключение, закончившееся с последним вздохом «Лютера медицины». Парацельса зовёт дорога, он вообще всю жизнь путешествует, утверждая, что знание не ограничено пределом нашей собственной страны, оно не станет бегать за нами. Те, кто остаётся дома, живут спокойнее и богаче, чем те, кто странствует. Но, он де, не желает ни спокойствия, ни богатства. Счастье лучше богатства, а счастлив тот, кто путешествует, не имея ничего, что требовало бы заботы. Надо сказать, что, несмотря на весь романтизм дороги, как её описывает Парацельс, в его случае довольно сложно определить, где кончается путешествие и начинается опала. Ремесло алхимика в XV-XVII столетиях – далеко не самая безопасная затея, чего стоят примеры Эдварда Келли и Иоганна Бёттгера. Надо сказать, что помимо романтических воспоминаний сам Теофраст оставил и другие записи, в которых жалуется на то, что его изгнали из Литвы, из Пруссии, из Польши, и как он заключает: «я не пробудил к себе симпатии в Нидерландах». С одной стороны, он и впрямь любил дорогу, но с другой, он, в общем-то, не мог с неё сойти, она была его роком. По легенде он не только исколесил всю Европу, но побывал в Московии и даже в татарском плену!
Если верить почитателям Парацельса, то в 1521 г. он побывал в Турции, где встретился с Соломоном Трисмозином, крайне авторитетным алхимиком, автором живописного трактата «Сияние солнца». Считается, что именно Трисмозин поведал Теофрасту тайну философского камня. Нельзя не упомянуть также ещё одну судьбоносную фигуру для Парацельса – Иоганна Тритемия, знаменитого заклинателя, мага, и криптографа. Под руководством Тритемия Парацельс постиг основы каббалистического искусства. Таковы имена двух великих учителей врача и алхимика, если не считать всех прочих, кого Теофраст встречал у себя на пути на протяжении всей жизни.
Академическая карьера Парацельса, если можно так выразиться, поскольку образ жизни Теофраста всегда разнился с подобающим магистру университета, складывалась не самым лучшим образом.
После успешного лечения Филиппа I от дизентерии, за которое, кстати, Парацельсу не заплатили ни пенни, слава его начинает расти. Вести о ней доходят до крупного книготорговца Иоганна Фробена, который немедля посылает в Страсбург за Парацельсом. Теофрасту вновь удаётся поднять своего пациента на ноги. С этого момента судьба некоторое время благоволит ему, поскольку в лице Фробена он получает не просто поддержку книготорговца, на покровительство со стороны самого Эразма Роттердамского, дружившего с Фробеном.
Получив поддержку, Парацельс начинает вести преподавательскую деятельность. Первым ударом, повлёкшим непонимание и переросшим в настоящую конфронтацию между Теофрастом и академической средой, оказывается язык. Парацельс читает лекции по-немецки! На языке кухарок и крестьян! Замечу, что со стороны докторов того времени бранные слова в адрес немецкоязычного преподавания не были прихотью. Латынь выступала универсальным языком, позволявшим науке преодолевать границы национальных государств. В каком-то смысле, Парацельс и впрямь становится «Лютером медицины»: подобно тому, как Мартин Лютер переводит Библию на национальный язык, Парацельс начинает вести на нём преподавательскую деятельность. Второй удар был связан с логикой авторитета. Парацельс публично (!) сжигает книги Авиценны и Галена, критикует методы клистира и кровопускания, но что ещё ужаснее, в одной из лекций ссылается на авторитет повивальной бабки! Подобной дерзости стерпеть уже никто не мог.
Конфликт достиг критической точки. 26 октября 1527 г. умирает Иоганн Фробен. Корнелиус фон Лихтенфельс вынуждает Теофраста покинуть университет, любимый ученик Парацельса Иоганн Опегин занимает сторону противников своего учителя. Теофраста зовёт дорога, за ним следуют толпы ничем не примечательных учеников, большинство из которых жаждет получить от него тайны зенекстона и философского камня. Он перебирается в Эслинген к родне, но ему не рады, он вынужден покинуть и этот город. Ситуация радикально меняется, когда Парацельсу удаётся излечить Иоганна фон Лайпника. С печати трудов в Нюрнберге снимается запрет. Ажиотаж вокруг врача растёт. С 1539 по 1541 год он всё время в разъездах. Художники пишут его портреты. Доктор, точно победитель, колесит остаток жизни по любимой Германии. 24 сентября 1541 года он умирает. Его похороны на кладбище Св. Себастьяна в Зальцбурге проходят пышно и чинно.
Имя Парацельса вселяет трепет в сердца людей вновь в 1831 г., когда сильная волна холеры прошлась по Европе и все, буквально, съехались в мольбах на могилу великого врача, провозгласив его святым.
Такова была жизнь Парацельса. Теперь можно перейти к его учению, точнее к его срезу, поскольку парацельсианский корпус представляет многогранное явление, никак не сводимое только к алхимии. Условно, я выделяю три основополагающих, на мой взгляд, пункта в алхимической революции Парацельса, впрочем, можно предложить и другие:
(1) переход от теории двух начал к трём началам
(2) приоритет медицины над металлургией, возникновение иатрохимии и спагирии, т.е. врачебной алхимии
(3) переход от эксперенции, т.е. переживания к эксперименту
Прежде чем обосновать эти положения, я должен оговориться касательно понятия «парацельсианского переворота». Я вкладываю в него не только труды и заключения самого Парацельса, но и тех мыслителей, которые жили «до» или «после» него, однако оказались подхвачены гребнем той же волны, внутренней трансформации герметического искусства, приведшей к его преодолению.
Подобно тому, как коперниканский переворот немыслим без дальнейших открытий Галилео Галилея и Иоганна Кеплера, равным образом парацельсианский переворот немыслим без Николая Кузанского – «до», Френсиса Бэкона и Иоганна Иоахима Бехера – «после» и многих др.
1
Переход от теории двух начал ал-Джабира к трём представляет крайне неоднозначное явление. Я напомню вкратце теорию двух начал: существуют сера (нелетучее начало) и меркурий (летучее начало), в зависимости от консистенции этих начал определяется качество всякого металла. Всего металлов семь, каждому соответствует своя планета: железу – марс, свинцу – сатурн и т.д. В свою очередь, процесс изменения консистенции этих двух начал в металлах остаётся не вполне прояснённым. На самом деле, в основе двух начал лежат четыре первоэлемента Эмпедокла, чей переход друг в друга стал возможен благодаря атомизации качеств первоматерии Аристотелем. Эта теория является основанием идеи трансмутации в алхимии от ал-Джабира до Парацельса.
Однако остаётся вопрос, если два начала во всём противоположны друг другу, тогда посредством чего они всё-таки взаимодействуют? Формулировка вопроса у Парацельса меняется: через какое начало они виляют друг на друга? Таким началом у него оказывается соль. Однако зададимся вопросом, если сера и меркурий связаны с четырьмя первоэлементами, то с чем тогда связана соль? Ответ напрашивается сам собой, разумеется, с «пятой сущностью», т.е. с квинтэссенцией. Следствия от появления соли трудно переоценить. В сложно переплетённой герметической метафизике третье начало изменило, практически, всё, в конечном счетё, трансформация внутри традиции привела к выходу за её пределы, так следом за теорией трёх начал появляются и теория трёх земель Иоганна Иоахима Бехера, и теория флогистона, и развитие корпускулярных теорий и т.д.
Однако для нас интересна не столько сама теория трёх начал, сколько то, как её характеризовал и рассматривал сам Парацельс. Он связал её с фигурой Гермеса Трисмегиста. «Знай же, все семь металлов порождаемы тремя веществами, а именно: Ртутью, Серой и Солью, но только лишь с явственными и своеобразными расцветками. И в этом отношении истинно сказал Гермес, что все семь металлов созданы и составлены из трёх субстанций, и подобным образом образованы также Тинктуры и Философский Камень. И назвал он субстанции эти: Дух, Душа и Тело. Но не дал он указания, как это следует понимать и что он имел под этим в виду, хотя возможно вполне, что знал он о трёх принципах, но не упомянул о них. А потому не говорю я, будто он ошибался, но что умолчал он…» (Пер. Ю. Кулишенко).
Другими словами, то, что нынче рассматривается как нарушение традиции, выход за её границы, интерпретировалось как углублённое понимание традиции. Поэтому все так и зацепились за трактаты Василия Валентина, у которого тоже появляется и соль, и поворот к медицине, и борьба с сифилисом. Для сохранения Теофраста в рамках традиции было необходимо впитать третье начало в саму традицию, поэтому возникает своеобразная игра в преемственность: от Гермеса, через Роджера Бэкона и Василия Валентина к Парацельсу. Любопытно, что многие вообще не увидели своеобразия соли. Так Френсис Бэкон пишет: «Существуют два великих колена (Families) вещей; Ты можешь называть их различными именами; серный и меркуриальный, кои суть слова Химиков: (что до их соли, что есть их третий принцип, то она суть совокупность двух других». Если следовать весьма вульгарной трактовке соли у Френсиса Бэкона, то получается, что соль, в общем-то, не нужна, поскольку не обладает самостоятельной природой. Данный пример ярко иллюстрирует, насколько не однозначным было положение соли.
2
Второй пункт связан с появлением врачебной алхимии. Вообще, поворот от металлов к человеку можно, отчасти, списать на антропоцентризм. Парацельс - истинный сын своей эпохи начинает применять неорганическую химию не для того, чтобы облагораживать металлы, но чтобы лечить людей, в этом смысле его не зря считают отцом гомеопатии.
Здесь интересно то, что отрицая традицию Галена и Авиценны, он всё же чтит Гермеса и Мориена, т.е. в медицине, по сути дела, опирается на алхимию. Согласно Парацельсу, лекарства находятся в воле звёзд, и вводятся и управляются звёздами. Что относится к мозгу, луной привносится в мозг, что относится к селезёнке, в селезёнку привносится сатурном, что относится к сердцу, солнцем привносится в сердце, и также венерой к почкам, юпитером к печени, марсом – к желчи. Фактически, Парацельс к классической системе соответствий металлов и планет добавляет третий срез – это внутренние органы.
Парацельс в «Книге Парамирум» постулирует, что «благодаря глазам врач растёт, и сквозь внешнее он видит внутреннее. Только внешние вещи дают познание внутреннего, иначе не может быть познана ни одна внутренняя вещь» (Пер. Ю. Кулишенко). Другими словами, чтобы уяснить диагноз страждущего, необходимо обратится к звёздам и к гороскопу больного и уже исходя из астрологических соответствий определить его недуг, поскольку звёздное небо над головой (макрокосм) находит своё подобие в сидерическом теле (микрокосме) и проливает на него lumen naturae. Однако это не делает из врача Парацельса просто астролога, он остаётся именно алхимиком, поскольку, в качестве средств воздействия на больного он опирается на уже объявленную систему соответствий внутренних органов металлам и планетам, что позволяет ему прибегать к неорганической химии во врачебных целях и уже непосредственно работать с сидерическим и элементальным телами. Одним из практических открытий Парацельса в связи с иатрохимией является знаменитое во всём мире средство в борьбе с сифилисом – ртуть. Болезни металлов и людские недуги оказываются в сущности одним и тем же: «Если они этого не знают, то они не знают таинства, и если они не знают, что делает медь, и от чего зарождаются купоросы, то они и не знают, как вылечить проказу. Если они не знают, откуда берётся ржавчина на железе, то они не знают, отчего появляются гнойники. Если же они не знают, что вызывает землетрясения, то они и не знают, откуда холодные боли. Внешнее учит и указывает, откуда происходят недуги у человека» (Пер. Ю. Кулишенко).
3
Третий пункт алхимической революции заключается в том, что Теофраст осуществил переход от эксперенции к новоевропейскому эксперименту. Сразу оговорюсь, речь не идёт о полном разрыве с эксперенцией, о замещении её экспериментом, скорее, следует вести речь о своеобразном переходном этапе, когда существует и то, и другое – трактаты Парацельса являются наглядным тому подтверждением. Важнейшими моментами в этом переходе стали, прежде всего, система мер в алхимии и трансформация рецептурных сводов, которую великолепно показал русский исследователь алхимии Юрий Фёдорович Родиченков.
Очевидно, что без системы мер невозможно фиксировать результаты. Распространённая система рецептурных алхимических сводов до Парацельса сводилась к вульгарному делению элементов на «части», что по замечанию Шервуда Тейлора не позволяет в принципе реконструировать химические реакции, описанные в таком виде. Первым предложил новую систему мер в алхимии Николай Кузанский в трактате «О статических экспериментах». Идею Кузанца Парацельс притворил в жизнь, применяя скрупулы (ок. 1,3 гр.), откуда происходит слово скрупулёзность. Ярким свидетельством развития системы мер у Парацельса стал его афоризм:
«All Ding' sind Gift und nichts ohn' Gift; allein die Dosis macht, das ein Ding kein Gift ist».
«Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; одна лишь доза делает яд незаметным».
С появлением системы мер изменяется форма написания трактатов, схваченная Юрием Фёдоровичем Родиченковым. Если раньше рецепт заключал в себе императив, то теперь в нём преобладает фиксация результата, далеко не всегда характеризуемая успехом, как например, у Михала Сендзивоя и Френсиса Бэкона.
Подводя итого, я процитирую Карла Густава Юнга: «С одной стороны, Парацельс – приверженец традиций, с другой – революционер. Он консервативен по отношению к основным истинам церкви, астрологии и алхимии, но скептически и бунтарски настроен против мнений школьной медицины, причём и в практическом, и в теоретическом отношениях» (Пер. Д. Мироновой). Под этими словами я всецело готов подписаться. На примере трактатов Парацельса ясно видно, что однозначно охарактеризовать его учение нельзя. Фактически, он осуществил консервативную революцию в алхимии. Искренне считая себя представителем традиции, он же стал её разрушителем. Именно он расшатал алхимию, что привело, в конечном счете, к расколу, который окончательно проявился, когда возник феномен духовной алхимии, не связанной с лабораторной работой.
Обсуждение
Вопрос: Чем все-таки был меркурий в алхимии?
Ответ: В западноевропейской алхимии меркурий представляет тайну. Ваш вопрос можно разбить на три части в связи со знаменитым делением всякого вещества, к примеру, золота на: «вульгарное», скажем aurum vulgi, «наше», то есть обладающее присвоенной природой – aurum nostrum и «философское» - aurum philosophorum. То же самое корректно в отношении меркурия. Как вульгарный, меркурий – это ртуть, но как философский – сокровенное начало, лежащее во всяком металле. Кто-то отождествлял эти формы, например, у Николая Кузанского они, очевидно, отождествляются, но есть и другие работы, в частности монументальный труд Георга фон Веллинга «О соли, сере и меркурии».
Вопрос: Какова ценность изучения алхимии в наше время?
Ответ: Во-первых, это интересно. Если же Вас интересует прикладное значение, то изучение алхимии представляет большую ценность в связи с разработкой современной научной рациональности. Когда встает вопрос о независимости субъекта познания от объекта, мы можем обратиться к трактатам алхимиков и посмотреть, как это было у них. Наконец, мы всегда можем извлечь из алхимии личный духовный опыт.
Вопрос: Взаимодействия веществ в алхимии носили магический характер?
Ответ: В трудах Парацельса довольно много магии. Его работы нельзя однозначно свести ни к алхимии, ни к медицинской практике, я намеренно не стал поднимать этот пласт в рамках одного доклада. Вообще, если говорить о магии применительно к алхимии, то я сторонник позиции, согласно которой они тесно переплетены. Например, центральное алхимическое понятие «проекция» в одном английском тексте было переведено как cast upon, то есть по аналогии, буквально, с наложением заклятия. На русский язык, по моему глубокому убеждению, все попытки переводить термин проекция обречены на неудачу, так как известные варианты перевода «бросание» и «наложение» вызывают совсем не те коннотации. Возвращаясь к Вашему вопросу можно ответить утвердительно, да, взаимодействия веществ носили в том числе и магический характер.
Вопрос: Когда Парацельс успевал писать столько работ?
Ответ: В основном он писал в дороге, он всю жизнь путешествовал.
Вопрос: Вокруг фигуры Парацельса существует множество мифов. Ему приписывается больше, чем один человек мог создать в течение жизни. Ваш доклад касается химии и медицины и не затрагивает мифологических элементов в творчестве Парацельса?
Ответ: У Парацельса действительно много мифологических мотивов, есть гномы, цверги, сильфиды, нимфы, что называется «люди не от Адамова колена». У Парацельса есть отдельные концепции, связанные с миропониманием философии земли и воды. Что же касается собирательного образа Парацельса, то здесь есть два подхода. Подход Вальтера Пагеля, согласно которому коллективное творчество под именем Парацельса нужно рассматривать как единое целое и подход Курта Гольдаммера, который стремился наоборот отделить зёрна от плевел и рассматривать «чистого Парацельса». Мне ближе второй подход.
Вопрос: Нельзя ли рассматривать Парацельса в большей степени как представителя эпохи Просвещения, а не Возрождения? Не является ли его мировоззрение скорее позитивистским?
Ответ: Парацельс никак не вписывается в позитивистское мировоззрение. Он им не по зубам, в нём слишком много магии, фольклора, тайн, недомолвок.
Вопрос: Что именно в картине мира Парацельса ломало отжившие представления?
Ответ: Это, прежде всего, переход от эксперенции, от переживания к эксперименту. Хотя Парацельс считал себя представителем герметической традиции, он всё же нарушил её незыблемые постулаты: открыл систему мер, ввёл новые натурфилософские положения, поставил алхимию на службу медицине.
Вопрос: Что можно сказать о сохранении алхимической традиции в современной химии?
Ответ: Например, некоторые химики до сих пор используют алхимическую символику, порой, это бывает удобно. Формально сохранилась идея трансмутации, но именно формально, имеется ли связь между холодным синтезом в современной химии и алхимической трансмутацией? Это очень спорный вопрос. Совпадение постулатов не означает, что подразумевалось одно и то же.
Вопрос: Были ли в жизни Парацельса мистические видения, откровения?
Ответ: Может, что-то подобное и было, но сказать определённо нельзя. Всё-таки, Тритемий, наставник Парацельса по каббале, заклинал духов. Рискну предположить, что и Парацельс такой опыт должен был иметь.
Вопрос: Что можно сказать о монахе Василии Валентине?
Ответ: Есть целый ряд исследований, посвященных этому бенедиктинцу. В связи с парацельсианским переворотом его роль очень сложная. С одной стороны, похоже, что и впрямь был такой монах, с другой стороны, корпус его сочинений не позволяет рассматривать Василия Валентина в качестве предтечи Теофраста, скорее всего, трактаты написал издатель Иоганн Тёльде. К примеру, в работах Василия Валентина упоминается сифилис и ртуть, как лекарственное средство, что служит веским аргументом в пользу парацельсианского происхождения корпуса сочинений бенедиктинца.
Вопрос: Кем был Иоганн фон Лайпник, из-за чего к Парацельсу пришла известность, когда он вылечил его?
Ответ: Пациент был Маршалом Богемии.
Вопрос: Использовал ли Парацельс гомеопатию?
Ответ: Парацельс работал с малыми величинами и использовал гомеопатию.
Вопрос: Как вы относитесь к тому, что Парацельса считают отцом фармакологии? Отошёл ли он от галеновского принципа уравновешивания веществ?
Ответ: Парацельс отошел от Галена прежде всего в том отношении, что поменял принцип диагностики. В области применения неорганической химии он нашел новый метод, новый инструмент для уравновешивания элементов в телах. Правомерно считать, что он стал применять фармакологию, но не правомерно положение, что он отошел от принципов Галена и Авиценны касательно уравновешивания веществ.
Вопрос: Пользовался ли Парацельс источниками из высокого герметизма?
Ответ: Очевидно, он знал латинский перевод Марсилио Фичино и «Герметического корпуса», и «Асклепия», но как алхимик в большей мере опирался на «Изумрудную скрижаль».
Вопрос: Следует ли понимать алхимический текст как духовный?
Ответ: Очевидно, следует, но вопрос в том, следует ли понимать текст только как духовный или же нет, и какого рода эта духовность? Всё зависит от конкретного сочинения. Юнг, к примеру, рассматривал все алхимические трактаты через призму коллективного бессознательного, поэтому он не любил тексты алхимиков периода христианских докторов, где царит скорее дух схоластики, нежели психоанализа. В трудах Парацельса много образов и символов, поэтому Юнг был к нему благосклонен. Духовная алхимия – это вообще отдельная линия, представителями этого течения были Якоб Беме, Абрахам фон Франкенберг, Ангел Силезский и др. У них практически нет связи с лабораторной работой, скорее их тексты воплощают алхимическую экзегетику.
Вопрос: Как отражалась на учении Парацельса его принадлежность к католической вере?
Ответ: Также как на всех. В этом аспекте он как раз не выбивается из традиции. Я уже говорил, что титул «Лютера медицины» скорее связан с национальным самосознанием Парацельса, нежели с догматами веры.
Вопрос: Каков принцип верификации опыта у Парацельса?
Ответ: Верификация упирается в возможность воспроизвести опыт, исполнить нечто вновь. В связи с этим появляется система мер, как условие фиксации результата, необходимого для воспроизведения.
Вопрос: Разве описание Парацельсом создания гомункула не напоминает последовательные стадии эксперимента? Парацельс пытался поставить такой опыт?
Ответ: Достоверных данных нет. Я уже говорил, что у Парацельса переход от эксперенции к эксперименту ещё не отрицает возможности уникального переживания, как части науки, у него многое построено на персональном опыте, но далеко не всё. Такие примеры как гомункул, основанные на традициях и фольклоре, конечно, подрывают попытку представить Парацельса в свете Новоевропейской учёности, однако мне представляется, что здесь он далеко не одинок. В конце концов, если открыть канонического родоначальника эмпиризма Френсиса Бэкона, то можно найти у него немало таких же казусов. В конечном счёте, такие примеры лишь подчёркивают переходный характер фигуры Парацельса.
«Парацельсианский переворот»:
две стороны алхимической революции Теофраста фон Гогенхайма
Виталий Николаевич Морозов, аспирант кафедры философской антропологии философского факультета СПбГУ.
Краткое изложение доклада, прочитанного 27 октября 2009 г. в РХГА:
Предмет нашей сегодняшней встречи – парацельсианский переворот или алхимическая революция, осуществлённая Теофрастом фон Гогенхаймом. Прежде чем перейти к высоким материям, необходимо сделать реверанс и сказать несколько слов о самом Парацельсе. Я позволю себе начать с краткого жизнеописания, а уже потом перейду к заявленной теме.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм родился в конце 1493 г. в городе Айзидельне в Швейцарии, когда солнце стояло в знаке скорпиона, что благоприятствовало ребёнку стать алхимиком или врачом. К этому подстрекал также отец Теофраста – немецкий дворянин, уроженец Швабии, Вильхельм Бомбаст фон Гогенхайм, сам по профессии врач, а по призванию алхимик. Мать будущего Парацельса, то есть того, кто стоит «выше, нежели Цельс» была уроженкой Айзидельна. О её влиянии на сына практически ничего не известно. Воспитанием Теофраста занимался отец. Возможно, именно этот факт сказался на его чувстве национальной принадлежности – Теофраст Парацельс всегда считал себя немцем, что подчёркивал в своих сочинениях. Будучи незаконнорождённым ребёнком, он не мог претендовать на дворянский титул, но он, тем не менее, пользовался и благородным именем отца, и мечом, и гербом. Ему даже приписывают знаменитый девиз:
«Alterius non sit, qui suus esse potest».
«Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать самому себе».
Впитав все те знания, которые только мог дать ему отец, шестнадцатилетний Теофраст отправляется в Базельский университет. С этого момента начинается его приключение, закончившееся с последним вздохом «Лютера медицины». Парацельса зовёт дорога, он вообще всю жизнь путешествует, утверждая, что знание не ограничено пределом нашей собственной страны, оно не станет бегать за нами. Те, кто остаётся дома, живут спокойнее и богаче, чем те, кто странствует. Но, он де, не желает ни спокойствия, ни богатства. Счастье лучше богатства, а счастлив тот, кто путешествует, не имея ничего, что требовало бы заботы. Надо сказать, что, несмотря на весь романтизм дороги, как её описывает Парацельс, в его случае довольно сложно определить, где кончается путешествие и начинается опала. Ремесло алхимика в XV-XVII столетиях – далеко не самая безопасная затея, чего стоят примеры Эдварда Келли и Иоганна Бёттгера. Надо сказать, что помимо романтических воспоминаний сам Теофраст оставил и другие записи, в которых жалуется на то, что его изгнали из Литвы, из Пруссии, из Польши, и как он заключает: «я не пробудил к себе симпатии в Нидерландах». С одной стороны, он и впрямь любил дорогу, но с другой, он, в общем-то, не мог с неё сойти, она была его роком. По легенде он не только исколесил всю Европу, но побывал в Московии и даже в татарском плену!
Если верить почитателям Парацельса, то в 1521 г. он побывал в Турции, где встретился с Соломоном Трисмозином, крайне авторитетным алхимиком, автором живописного трактата «Сияние солнца». Считается, что именно Трисмозин поведал Теофрасту тайну философского камня. Нельзя не упомянуть также ещё одну судьбоносную фигуру для Парацельса – Иоганна Тритемия, знаменитого заклинателя, мага, и криптографа. Под руководством Тритемия Парацельс постиг основы каббалистического искусства. Таковы имена двух великих учителей врача и алхимика, если не считать всех прочих, кого Теофраст встречал у себя на пути на протяжении всей жизни.
Академическая карьера Парацельса, если можно так выразиться, поскольку образ жизни Теофраста всегда разнился с подобающим магистру университета, складывалась не самым лучшим образом.
После успешного лечения Филиппа I от дизентерии, за которое, кстати, Парацельсу не заплатили ни пенни, слава его начинает расти. Вести о ней доходят до крупного книготорговца Иоганна Фробена, который немедля посылает в Страсбург за Парацельсом. Теофрасту вновь удаётся поднять своего пациента на ноги. С этого момента судьба некоторое время благоволит ему, поскольку в лице Фробена он получает не просто поддержку книготорговца, на покровительство со стороны самого Эразма Роттердамского, дружившего с Фробеном.
Получив поддержку, Парацельс начинает вести преподавательскую деятельность. Первым ударом, повлёкшим непонимание и переросшим в настоящую конфронтацию между Теофрастом и академической средой, оказывается язык. Парацельс читает лекции по-немецки! На языке кухарок и крестьян! Замечу, что со стороны докторов того времени бранные слова в адрес немецкоязычного преподавания не были прихотью. Латынь выступала универсальным языком, позволявшим науке преодолевать границы национальных государств. В каком-то смысле, Парацельс и впрямь становится «Лютером медицины»: подобно тому, как Мартин Лютер переводит Библию на национальный язык, Парацельс начинает вести на нём преподавательскую деятельность. Второй удар был связан с логикой авторитета. Парацельс публично (!) сжигает книги Авиценны и Галена, критикует методы клистира и кровопускания, но что ещё ужаснее, в одной из лекций ссылается на авторитет повивальной бабки! Подобной дерзости стерпеть уже никто не мог.
Конфликт достиг критической точки. 26 октября 1527 г. умирает Иоганн Фробен. Корнелиус фон Лихтенфельс вынуждает Теофраста покинуть университет, любимый ученик Парацельса Иоганн Опегин занимает сторону противников своего учителя. Теофраста зовёт дорога, за ним следуют толпы ничем не примечательных учеников, большинство из которых жаждет получить от него тайны зенекстона и философского камня. Он перебирается в Эслинген к родне, но ему не рады, он вынужден покинуть и этот город. Ситуация радикально меняется, когда Парацельсу удаётся излечить Иоганна фон Лайпника. С печати трудов в Нюрнберге снимается запрет. Ажиотаж вокруг врача растёт. С 1539 по 1541 год он всё время в разъездах. Художники пишут его портреты. Доктор, точно победитель, колесит остаток жизни по любимой Германии. 24 сентября 1541 года он умирает. Его похороны на кладбище Св. Себастьяна в Зальцбурге проходят пышно и чинно.
Имя Парацельса вселяет трепет в сердца людей вновь в 1831 г., когда сильная волна холеры прошлась по Европе и все, буквально, съехались в мольбах на могилу великого врача, провозгласив его святым.
Такова была жизнь Парацельса. Теперь можно перейти к его учению, точнее к его срезу, поскольку парацельсианский корпус представляет многогранное явление, никак не сводимое только к алхимии. Условно, я выделяю три основополагающих, на мой взгляд, пункта в алхимической революции Парацельса, впрочем, можно предложить и другие:
(1) переход от теории двух начал к трём началам
(2) приоритет медицины над металлургией, возникновение иатрохимии и спагирии, т.е. врачебной алхимии
(3) переход от эксперенции, т.е. переживания к эксперименту
Прежде чем обосновать эти положения, я должен оговориться касательно понятия «парацельсианского переворота». Я вкладываю в него не только труды и заключения самого Парацельса, но и тех мыслителей, которые жили «до» или «после» него, однако оказались подхвачены гребнем той же волны, внутренней трансформации герметического искусства, приведшей к его преодолению.
Подобно тому, как коперниканский переворот немыслим без дальнейших открытий Галилео Галилея и Иоганна Кеплера, равным образом парацельсианский переворот немыслим без Николая Кузанского – «до», Френсиса Бэкона и Иоганна Иоахима Бехера – «после» и многих др.
1
Переход от теории двух начал ал-Джабира к трём представляет крайне неоднозначное явление. Я напомню вкратце теорию двух начал: существуют сера (нелетучее начало) и меркурий (летучее начало), в зависимости от консистенции этих начал определяется качество всякого металла. Всего металлов семь, каждому соответствует своя планета: железу – марс, свинцу – сатурн и т.д. В свою очередь, процесс изменения консистенции этих двух начал в металлах остаётся не вполне прояснённым. На самом деле, в основе двух начал лежат четыре первоэлемента Эмпедокла, чей переход друг в друга стал возможен благодаря атомизации качеств первоматерии Аристотелем. Эта теория является основанием идеи трансмутации в алхимии от ал-Джабира до Парацельса.
Однако остаётся вопрос, если два начала во всём противоположны друг другу, тогда посредством чего они всё-таки взаимодействуют? Формулировка вопроса у Парацельса меняется: через какое начало они виляют друг на друга? Таким началом у него оказывается соль. Однако зададимся вопросом, если сера и меркурий связаны с четырьмя первоэлементами, то с чем тогда связана соль? Ответ напрашивается сам собой, разумеется, с «пятой сущностью», т.е. с квинтэссенцией. Следствия от появления соли трудно переоценить. В сложно переплетённой герметической метафизике третье начало изменило, практически, всё, в конечном счетё, трансформация внутри традиции привела к выходу за её пределы, так следом за теорией трёх начал появляются и теория трёх земель Иоганна Иоахима Бехера, и теория флогистона, и развитие корпускулярных теорий и т.д.
Однако для нас интересна не столько сама теория трёх начал, сколько то, как её характеризовал и рассматривал сам Парацельс. Он связал её с фигурой Гермеса Трисмегиста. «Знай же, все семь металлов порождаемы тремя веществами, а именно: Ртутью, Серой и Солью, но только лишь с явственными и своеобразными расцветками. И в этом отношении истинно сказал Гермес, что все семь металлов созданы и составлены из трёх субстанций, и подобным образом образованы также Тинктуры и Философский Камень. И назвал он субстанции эти: Дух, Душа и Тело. Но не дал он указания, как это следует понимать и что он имел под этим в виду, хотя возможно вполне, что знал он о трёх принципах, но не упомянул о них. А потому не говорю я, будто он ошибался, но что умолчал он…» (Пер. Ю. Кулишенко).
Другими словами, то, что нынче рассматривается как нарушение традиции, выход за её границы, интерпретировалось как углублённое понимание традиции. Поэтому все так и зацепились за трактаты Василия Валентина, у которого тоже появляется и соль, и поворот к медицине, и борьба с сифилисом. Для сохранения Теофраста в рамках традиции было необходимо впитать третье начало в саму традицию, поэтому возникает своеобразная игра в преемственность: от Гермеса, через Роджера Бэкона и Василия Валентина к Парацельсу. Любопытно, что многие вообще не увидели своеобразия соли. Так Френсис Бэкон пишет: «Существуют два великих колена (Families) вещей; Ты можешь называть их различными именами; серный и меркуриальный, кои суть слова Химиков: (что до их соли, что есть их третий принцип, то она суть совокупность двух других». Если следовать весьма вульгарной трактовке соли у Френсиса Бэкона, то получается, что соль, в общем-то, не нужна, поскольку не обладает самостоятельной природой. Данный пример ярко иллюстрирует, насколько не однозначным было положение соли.
2
Второй пункт связан с появлением врачебной алхимии. Вообще, поворот от металлов к человеку можно, отчасти, списать на антропоцентризм. Парацельс - истинный сын своей эпохи начинает применять неорганическую химию не для того, чтобы облагораживать металлы, но чтобы лечить людей, в этом смысле его не зря считают отцом гомеопатии.
Здесь интересно то, что отрицая традицию Галена и Авиценны, он всё же чтит Гермеса и Мориена, т.е. в медицине, по сути дела, опирается на алхимию. Согласно Парацельсу, лекарства находятся в воле звёзд, и вводятся и управляются звёздами. Что относится к мозгу, луной привносится в мозг, что относится к селезёнке, в селезёнку привносится сатурном, что относится к сердцу, солнцем привносится в сердце, и также венерой к почкам, юпитером к печени, марсом – к желчи. Фактически, Парацельс к классической системе соответствий металлов и планет добавляет третий срез – это внутренние органы.
Парацельс в «Книге Парамирум» постулирует, что «благодаря глазам врач растёт, и сквозь внешнее он видит внутреннее. Только внешние вещи дают познание внутреннего, иначе не может быть познана ни одна внутренняя вещь» (Пер. Ю. Кулишенко). Другими словами, чтобы уяснить диагноз страждущего, необходимо обратится к звёздам и к гороскопу больного и уже исходя из астрологических соответствий определить его недуг, поскольку звёздное небо над головой (макрокосм) находит своё подобие в сидерическом теле (микрокосме) и проливает на него lumen naturae. Однако это не делает из врача Парацельса просто астролога, он остаётся именно алхимиком, поскольку, в качестве средств воздействия на больного он опирается на уже объявленную систему соответствий внутренних органов металлам и планетам, что позволяет ему прибегать к неорганической химии во врачебных целях и уже непосредственно работать с сидерическим и элементальным телами. Одним из практических открытий Парацельса в связи с иатрохимией является знаменитое во всём мире средство в борьбе с сифилисом – ртуть. Болезни металлов и людские недуги оказываются в сущности одним и тем же: «Если они этого не знают, то они не знают таинства, и если они не знают, что делает медь, и от чего зарождаются купоросы, то они и не знают, как вылечить проказу. Если они не знают, откуда берётся ржавчина на железе, то они не знают, отчего появляются гнойники. Если же они не знают, что вызывает землетрясения, то они и не знают, откуда холодные боли. Внешнее учит и указывает, откуда происходят недуги у человека» (Пер. Ю. Кулишенко).
3
Третий пункт алхимической революции заключается в том, что Теофраст осуществил переход от эксперенции к новоевропейскому эксперименту. Сразу оговорюсь, речь не идёт о полном разрыве с эксперенцией, о замещении её экспериментом, скорее, следует вести речь о своеобразном переходном этапе, когда существует и то, и другое – трактаты Парацельса являются наглядным тому подтверждением. Важнейшими моментами в этом переходе стали, прежде всего, система мер в алхимии и трансформация рецептурных сводов, которую великолепно показал русский исследователь алхимии Юрий Фёдорович Родиченков.
Очевидно, что без системы мер невозможно фиксировать результаты. Распространённая система рецептурных алхимических сводов до Парацельса сводилась к вульгарному делению элементов на «части», что по замечанию Шервуда Тейлора не позволяет в принципе реконструировать химические реакции, описанные в таком виде. Первым предложил новую систему мер в алхимии Николай Кузанский в трактате «О статических экспериментах». Идею Кузанца Парацельс притворил в жизнь, применяя скрупулы (ок. 1,3 гр.), откуда происходит слово скрупулёзность. Ярким свидетельством развития системы мер у Парацельса стал его афоризм:
«All Ding' sind Gift und nichts ohn' Gift; allein die Dosis macht, das ein Ding kein Gift ist».
«Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; одна лишь доза делает яд незаметным».
С появлением системы мер изменяется форма написания трактатов, схваченная Юрием Фёдоровичем Родиченковым. Если раньше рецепт заключал в себе императив, то теперь в нём преобладает фиксация результата, далеко не всегда характеризуемая успехом, как например, у Михала Сендзивоя и Френсиса Бэкона.
Подводя итого, я процитирую Карла Густава Юнга: «С одной стороны, Парацельс – приверженец традиций, с другой – революционер. Он консервативен по отношению к основным истинам церкви, астрологии и алхимии, но скептически и бунтарски настроен против мнений школьной медицины, причём и в практическом, и в теоретическом отношениях» (Пер. Д. Мироновой). Под этими словами я всецело готов подписаться. На примере трактатов Парацельса ясно видно, что однозначно охарактеризовать его учение нельзя. Фактически, он осуществил консервативную революцию в алхимии. Искренне считая себя представителем традиции, он же стал её разрушителем. Именно он расшатал алхимию, что привело, в конечном счете, к расколу, который окончательно проявился, когда возник феномен духовной алхимии, не связанной с лабораторной работой.
Обсуждение
Вопрос: Чем все-таки был меркурий в алхимии?
Ответ: В западноевропейской алхимии меркурий представляет тайну. Ваш вопрос можно разбить на три части в связи со знаменитым делением всякого вещества, к примеру, золота на: «вульгарное», скажем aurum vulgi, «наше», то есть обладающее присвоенной природой – aurum nostrum и «философское» - aurum philosophorum. То же самое корректно в отношении меркурия. Как вульгарный, меркурий – это ртуть, но как философский – сокровенное начало, лежащее во всяком металле. Кто-то отождествлял эти формы, например, у Николая Кузанского они, очевидно, отождествляются, но есть и другие работы, в частности монументальный труд Георга фон Веллинга «О соли, сере и меркурии».
Вопрос: Какова ценность изучения алхимии в наше время?
Ответ: Во-первых, это интересно. Если же Вас интересует прикладное значение, то изучение алхимии представляет большую ценность в связи с разработкой современной научной рациональности. Когда встает вопрос о независимости субъекта познания от объекта, мы можем обратиться к трактатам алхимиков и посмотреть, как это было у них. Наконец, мы всегда можем извлечь из алхимии личный духовный опыт.
Вопрос: Взаимодействия веществ в алхимии носили магический характер?
Ответ: В трудах Парацельса довольно много магии. Его работы нельзя однозначно свести ни к алхимии, ни к медицинской практике, я намеренно не стал поднимать этот пласт в рамках одного доклада. Вообще, если говорить о магии применительно к алхимии, то я сторонник позиции, согласно которой они тесно переплетены. Например, центральное алхимическое понятие «проекция» в одном английском тексте было переведено как cast upon, то есть по аналогии, буквально, с наложением заклятия. На русский язык, по моему глубокому убеждению, все попытки переводить термин проекция обречены на неудачу, так как известные варианты перевода «бросание» и «наложение» вызывают совсем не те коннотации. Возвращаясь к Вашему вопросу можно ответить утвердительно, да, взаимодействия веществ носили в том числе и магический характер.
Вопрос: Когда Парацельс успевал писать столько работ?
Ответ: В основном он писал в дороге, он всю жизнь путешествовал.
Вопрос: Вокруг фигуры Парацельса существует множество мифов. Ему приписывается больше, чем один человек мог создать в течение жизни. Ваш доклад касается химии и медицины и не затрагивает мифологических элементов в творчестве Парацельса?
Ответ: У Парацельса действительно много мифологических мотивов, есть гномы, цверги, сильфиды, нимфы, что называется «люди не от Адамова колена». У Парацельса есть отдельные концепции, связанные с миропониманием философии земли и воды. Что же касается собирательного образа Парацельса, то здесь есть два подхода. Подход Вальтера Пагеля, согласно которому коллективное творчество под именем Парацельса нужно рассматривать как единое целое и подход Курта Гольдаммера, который стремился наоборот отделить зёрна от плевел и рассматривать «чистого Парацельса». Мне ближе второй подход.
Вопрос: Нельзя ли рассматривать Парацельса в большей степени как представителя эпохи Просвещения, а не Возрождения? Не является ли его мировоззрение скорее позитивистским?
Ответ: Парацельс никак не вписывается в позитивистское мировоззрение. Он им не по зубам, в нём слишком много магии, фольклора, тайн, недомолвок.
Вопрос: Что именно в картине мира Парацельса ломало отжившие представления?
Ответ: Это, прежде всего, переход от эксперенции, от переживания к эксперименту. Хотя Парацельс считал себя представителем герметической традиции, он всё же нарушил её незыблемые постулаты: открыл систему мер, ввёл новые натурфилософские положения, поставил алхимию на службу медицине.
Вопрос: Что можно сказать о сохранении алхимической традиции в современной химии?
Ответ: Например, некоторые химики до сих пор используют алхимическую символику, порой, это бывает удобно. Формально сохранилась идея трансмутации, но именно формально, имеется ли связь между холодным синтезом в современной химии и алхимической трансмутацией? Это очень спорный вопрос. Совпадение постулатов не означает, что подразумевалось одно и то же.
Вопрос: Были ли в жизни Парацельса мистические видения, откровения?
Ответ: Может, что-то подобное и было, но сказать определённо нельзя. Всё-таки, Тритемий, наставник Парацельса по каббале, заклинал духов. Рискну предположить, что и Парацельс такой опыт должен был иметь.
Вопрос: Что можно сказать о монахе Василии Валентине?
Ответ: Есть целый ряд исследований, посвященных этому бенедиктинцу. В связи с парацельсианским переворотом его роль очень сложная. С одной стороны, похоже, что и впрямь был такой монах, с другой стороны, корпус его сочинений не позволяет рассматривать Василия Валентина в качестве предтечи Теофраста, скорее всего, трактаты написал издатель Иоганн Тёльде. К примеру, в работах Василия Валентина упоминается сифилис и ртуть, как лекарственное средство, что служит веским аргументом в пользу парацельсианского происхождения корпуса сочинений бенедиктинца.
Вопрос: Кем был Иоганн фон Лайпник, из-за чего к Парацельсу пришла известность, когда он вылечил его?
Ответ: Пациент был Маршалом Богемии.
Вопрос: Использовал ли Парацельс гомеопатию?
Ответ: Парацельс работал с малыми величинами и использовал гомеопатию.
Вопрос: Как вы относитесь к тому, что Парацельса считают отцом фармакологии? Отошёл ли он от галеновского принципа уравновешивания веществ?
Ответ: Парацельс отошел от Галена прежде всего в том отношении, что поменял принцип диагностики. В области применения неорганической химии он нашел новый метод, новый инструмент для уравновешивания элементов в телах. Правомерно считать, что он стал применять фармакологию, но не правомерно положение, что он отошел от принципов Галена и Авиценны касательно уравновешивания веществ.
Вопрос: Пользовался ли Парацельс источниками из высокого герметизма?
Ответ: Очевидно, он знал латинский перевод Марсилио Фичино и «Герметического корпуса», и «Асклепия», но как алхимик в большей мере опирался на «Изумрудную скрижаль».
Вопрос: Следует ли понимать алхимический текст как духовный?
Ответ: Очевидно, следует, но вопрос в том, следует ли понимать текст только как духовный или же нет, и какого рода эта духовность? Всё зависит от конкретного сочинения. Юнг, к примеру, рассматривал все алхимические трактаты через призму коллективного бессознательного, поэтому он не любил тексты алхимиков периода христианских докторов, где царит скорее дух схоластики, нежели психоанализа. В трудах Парацельса много образов и символов, поэтому Юнг был к нему благосклонен. Духовная алхимия – это вообще отдельная линия, представителями этого течения были Якоб Беме, Абрахам фон Франкенберг, Ангел Силезский и др. У них практически нет связи с лабораторной работой, скорее их тексты воплощают алхимическую экзегетику.
Вопрос: Как отражалась на учении Парацельса его принадлежность к католической вере?
Ответ: Также как на всех. В этом аспекте он как раз не выбивается из традиции. Я уже говорил, что титул «Лютера медицины» скорее связан с национальным самосознанием Парацельса, нежели с догматами веры.
Вопрос: Каков принцип верификации опыта у Парацельса?
Ответ: Верификация упирается в возможность воспроизвести опыт, исполнить нечто вновь. В связи с этим появляется система мер, как условие фиксации результата, необходимого для воспроизведения.
Вопрос: Разве описание Парацельсом создания гомункула не напоминает последовательные стадии эксперимента? Парацельс пытался поставить такой опыт?
Ответ: Достоверных данных нет. Я уже говорил, что у Парацельса переход от эксперенции к эксперименту ещё не отрицает возможности уникального переживания, как части науки, у него многое построено на персональном опыте, но далеко не всё. Такие примеры как гомункул, основанные на традициях и фольклоре, конечно, подрывают попытку представить Парацельса в свете Новоевропейской учёности, однако мне представляется, что здесь он далеко не одинок. В конце концов, если открыть канонического родоначальника эмпиризма Френсиса Бэкона, то можно найти у него немало таких же казусов. В конечном счёте, такие примеры лишь подчёркивают переходный характер фигуры Парацельса.